Вперёд к победе Коммунизма!

(Быль. Изменены только фамилия и имя главного героя)

Произошло это с лейтенантом Шмелёвым после окончания им Московского пехотного училища имени Верховного Совета РСФСР и назначения командиром взвода охраны в строго засекреченное Ярославское зенитно-ракетное училище войск ПВО страны. Маскировалось оно тогда под особую войсковую часть. Режим охраны был строгий; постов с часовыми было много. Его взвод по сравнению с взводами стрелковых рот мотострелковых полков имел в три раза больше личного состава, и работа с «красноармейцами», как любовно называл Шмелёв своих солдат, отнимала всё рабочее, личное и сугубо личное время.

Однажды летним вечером 1957 г. Эдуард Александрович проверил караул и со спокойной душой вернулся в офицерское общежитие. Друзья-холостяки разбежались на свидания с девчонками. В подразделениях прозвучал отбой, и молодые курсанты видели свои первые сны. Училище, устав от дневной суеты, блаженствовало в наступившей тишине и прохладе. Шмелёв тоже стал готовиться ко сну – в четыре часа предстояло проверить посты возле склада боеприпасов.

Вдруг раздался тихий стук в дверь. Обычно так стучат посыльные, испытывавшие невольное чувство вины из-за того, что приходится вызывать офицеров на службу во внеурочное время.
– Войдите! – Проговорил Шмелёв с привычной командирской интонацией.
Дверь отворилась и на пороге появился его старый закадычный друг, с которым десять лет учился в Киевском Суворовском военном училище и ещё два года в пехотном в Москве до того момента, вызвавшего недоумение у всех товарищей, когда их друга комиссовали из армии, признав не в порядке состояние его нервной системы.
– Генка! Друг ты мой сердечный! Здравствуй, старина! Какими судьбами?
Они крепко обнялись, расцеловались и заговорили, перебивая друг друга, неся какую-то чепуху. Первым опомнился Шмелёв. «Дружба дружбой, а служба службой». Так гласит неписаное правило воинского общения.

– Послушай, ты как сюда попал?
– Я проездом. Буквально на несколько часов.
– Да я не об этом. Как тебя пропустили на КПП? У нас ведь строго.
– Всё просто. Я сказал, что приехал к тебе. Показал документы.
– А пропуск? Тебе выписали пропуск?
– Зачем? Я же сказал, что приехал к тебе. Тебя все знают, и никаких проблем.
– Но ведь это грубейшее нарушение дисциплины. Дежурному грозит гауптвахта.
– Ну, так получилось. Извини.
– Странно… Такого у нас никогда не бывало…
– А это что у тебя? – перевел разговор Геннадий, перекладывая на столе одну книгу за другой. – Учебник философии, Гельмгольц, Мечников, Менделеев, Сеченов, Павлов. Ликбез или что-нибудь серьезное?
– Хочу годика через два в Ленинградскую Медицинскую военную академию попробовать.
– А философия к чему? Учти, когда тянет к философствованию, то – это верный признак того, что человек заработался. Его влечет уединение. Его посещают мысли о бренности бытия. Его мучают вопросы о смысле жизни. Скажи, тебя не терзают ночные кошмары?

– Всё шутишь? Отвечаю. Ночные кошмары не мучают, бренность бытия пока не волнует, а вот о смысле жизни (и это уже без шуток) начинаю подумывать. Сложная это проблема...
– Ну, это в наших силах. Разрешим самые сложные проблемы с приложением графиков и диаграмм, как говорит наш физик... Не делай удивленные глаза. Я ведь тебе писал, что учусь на физическом факультете. Так вот о твоей проблеме. Ты слышал что-нибудь о спиритизме? С его помощью мы можем пригласить на беседу лучшие умы человечества. Расспросить их не только о смысле жизни, но и жизни на Марсе. Ты хоть знаешь что такое спиритизм?
– О спиритизме понятие имею. Чепуха всё это. Менделеев возглавлял комиссию, которая разбиралась со всеми этими псевдонаучными штучками. Выводы были резко отрицательные. Вон возьми на столе книгу Менделеева. Там обо всем этом сказано.
– Всё да не всё. Менделеев настоял на том, чтобы в акте комиссии было записано, что в спиритизме многое ещё не познано и требуются дополнительные исследования. А наши мудрецы из идеологических отделов и издательств не стали публиковать особое мнение Менделеева. Боятся за нас с тобой, как бы мы в мистику не ударились. Умники... А хочешь, мы сами проверим чепуха это или что-то серьёзное?
– Ну что мы с тобой вдвоем да ещё в такое время можем сделать?
– Время как раз подходящее. А четырех рук нам будет вполне достаточно. Давай-ка ватманский лист бумаги, карандаши и блюдце. Только не очень массивное. Лучше всего фарфоровое.
Геннадий быстро убрал всё со стола, разложил ватман. Без циркуля привычным движением руки начертил большой круг и по его границе по порядку стал писать все буквы алфавита. Через несколько секунд всё было готово. Затем в правом углу появилось "Да", в левом "Нет", а внизу, параллельно срезу листа, – цифры 0, 1, 2, 3, и т.д. до 9. На донышке блюдца фиолетовыми чернилами (других просто не нашлось) Геннадий нанес стрелку и сказал:
– Выключи верхний свет и включи настольную лампу. Так. Теперь садись напротив и слушай меня внимательно. Я буду исполнять роль медиума. Через меня будет осуществляться связь с душами умерших людей. Мы задаём вопросы, они отвечают. Ответ будет передаваться через моё тело, наши руки и стрелку на блюдце. Его исходное положение в центре круга. Мы с тобой слегка прикоснемся к нему пальцами, и оно поплывет по ватману, останавливаясь у определенных букв и цифр. Нам останется только читать то, что дух, вызванного человека, будет нам передавать. Предупреждаю, это небезопасно. Иногда бывают довольно неприятные последствия. Поэтому ни во что не вмешивайся.
– Мертвецы кусаются что ли? – Почему-то переходя на шёпот, спросил Шмелёв.
– Я не шучу. В 1921 году, кажется в Америке, одиннадцать человек – членов одной семьи – при проведении спиритического сеанса сошли с ума. Все сразу. В буйном веселье они подожгли свой дом и пытались сжечь трёхмесячного ребенка. Вся семья оказалась в сумасшедшем доме.
– Ты это серьёзно?
– Куда уж серьёзней, – сдерживая волнение, сказал Геннадий и, заметив, что у Шмелёва на лице появилось какое-то странное выражение, поспешил разрядить напряжённость.
– Ты не волнуйся. Я знаю, какие можно задавать вопросы, а какие нельзя. У меня большой опыт. Сегодня с нами ничего такого не случиться. Ну, смелее. Выбирай, кого будем вызывать первым, и предлагай, что будем спрашивать.

Начитавшись классиков физиологии, психологии и психиатрии, Шмелёв бредил опытами. Потому-то Геннадию и удалось так быстро уговорить его на сеанс спиритизма. Часто, засыпая после трудового дня, он представлял себя в белом халате рядом с Иваном Петровичем Павловым в его лаборатории, где они вдвоем исследуют условные рефлексы. И с самого начала у него мелькнула мысль превратить спиритический сеанс в психологический опыт, в ходе которого выяснить, не разыгрывает ли его старый друг, а если нет, то проверить достоверность сведений поступающих из загробного мира. На получение научной информации о смысле жизни он, конечно, не надеялся.

С самого начала, даже не задумываясь, он решил, что вызывать нужно дух Сталина. Во-первых, его есть о чём спросить, во-вторых, легко можно проверить Сталин ли явился на встречу или кто-то другой.
На стене висел прошлогодний отрывной календарь с двумя-тремя оторванными листочками. Никто за ним не следил, и он играл роль настенного украшения. Почему он привлек внимание Шмелёва? В те годы было принято во всех календарях отмечать, как знаменательные события в жизни всего советского народа, даты рождения самых «достойных» его представителей – отцов нации: Молотова, Кагановича, Микояна, Маленкова, Хрущёва, Шверника и других. Шмелёв рассудил, что Сталин должен всё знать о своих соратниках, тем более дни их рождения. Вместе выпивали, орденами награждали друг друга, когда подходили круглые даты. «Ну, как здесь не запомнить, – думал Шмелёв. – Это им, Эдуарду, и Геннадию, всё до лампочки. Они не знали и знать никогда не будут, когда родились, и когда будут награждаться эти люди. А Сталин должен был следить за этим. Вот и зададим ему несколько вопросиков, а ответы проверим по календарю». Приняв решение, Шмелёв хитро улыбнулся и сказал:
– Я думаю, лучше всего вызвать Сталина. Прошло уже четыре года со дня его смерти. С людьми он давно не общался. Соскучился, будет разговорчивым. А чтобы проверить, он или не он пришел к нам на встречу, пусть расскажет о некоторых деталях жизни его верных друзей товарищей.
Геннадий сразу же уловил идею. Замысел понравился. Со стены был снят календарь и водружен на стол рядом с настольной лампой. Друзья снова сели напротив друг друга, пальцами прикоснулись к краям блюдца и замерли. Геннадий закрыл глаза, сосредоточиваясь на предстоящих действиях. Минуту молчал. Затем открыл глаза и, уставившись в верхний угол комнаты, ровным голосом заговорил.
– Дух Иосифа Виссарионовича Сталина приди к нам. – Помолчав несколько секунд, он повторил приглашение и продолжил. – Если ты здесь ответь нам.
И вдруг блюдце сдвинулось с места и, словно совсем не касаясь шероховатой поверхности ватмана, заскользило в угол листа, где было написано "Да", развернулось стрелкой вперед и остановилось.
– Он здесь, – выдавил из себя Геннадий, – Иосиф Виссарионович, мы хотим задать Вам несколько вопросов о Ваших соратниках.
Блюдце описало дугу, останавливаясь около букв, входящих в сообщение, и друзья прочитали: «Я готов».
– Какого числа, в каком месяце, в каком году родился Вячеслав Михайлович Молотов? – Задал Геннадий первый вопрос.
Всё, что происходило дальше, было делом техники. Геннадий задавал вопросы. Блюдце «диктовало» сообщения. Шмелёв записывал ответы. Дело подвигалось медленно. На четвертом имени друзья-спириты уже обливались потом, но были упорны в своем движении к цели. Наконец, закончив с персоналиями, перешли к главному вопросу.
– Товарищ Сталин, позвольте спросить, каков был смысл вашей жизни?
Ответ их просто ошарашил. С блюдца они сняли такую информацию:
– Почему «был»? Он остался навечно! Смысл всей моей жизни – Коммунизм!
– А в чем смысл жизни всего нашего народа?
– Вперед к победе Коммунизма!
– А каков смысл существования всего человечества?
– Мировая социалистическая революция! И дальнейшее построение Коммунизма!
– И последний вопрос: в чем смысл жизни вообще?
– Для меня этот вопрос не существует.
– Прощайте, товарищ Сталин.
– До встречи, отчаянные люди.
– Несколько минут сидели молча. Наконец, Шмелёв нарушил тишину и нервно проговорил:
– Что это он имел ввиду? «До встречи». Где? Там что ли?
– Понимай, как хочешь. Бери-ка лучше календарь и ищи нужных людей. «Оцени точность попадания», – как говаривал на стрельбах наш майор Духанин.
Результат оказался, по оценке Шмелёва, «точнее, чем в аптеке». Ни одной опечатки. И. Сталин хорошо знал тех, с кем имел дело.
Ни комментировать результат, ни говорить о чем-либо другом уже не было ни сил, ни желания. Шёл четвертый час ночи. Геннадий засобирался.
– У меня поезд. Мне пора. На обратном пути заеду. Тогда поговорим обо всём.
– Я тебя провожу. А то ведь не выпустят.
– Не беспокойся.
Они шли по только что положенному, ещё не успевшему запылиться асфальту – предмету особой гордости вездесущего начальника училища генерала В.Д. Годуна, и думали каждый о своём. Первым заговорил Шмелёв.
– Посмотрим, как ты сейчас пройдешь без пропуска.
– Всё будет в порядке. Только ты подожди немного. Не сразу входи на пост.
Подождав секунд пятнадцать, Шмелёв решительно двинулся вперёд. Дверь отворил дежурный и четко представился: «Товарищ лейтенант, дежурный по КПП сержант Сысолятин».
– Кто сейчас прошел через КПП? – Строгим голосом спросил Шмелёв.
– Никто не проходил, товарищ лейтенант.
– Как никто?! – Удивлению Шмелёва не было границ.
– Нет, товарищ лейтенант, никто. Спросите у рядового Левыкина.
– Так точно, товарищ лейтенант, – подтвердил Левыкин.
Шмелёв прошел через тамбур КПП и вышел на улицу. Было уже совсем светло. Бросив взгляд сначала направо, где была трамвайная остановка, затем налево в сторону кинотеатра, он не увидел ни одного силуэта. Улица «Спорта» была пустынна. Лейтенант задумался: «Вот так номер. Ладно, разберемся. А пока не будем пороть горячку. Займёмся делом».
Вернувшись на КПП, он бодрым голосом проговорил:
– Всё в порядке. Несите службу. Я пошутил. – Отдал честь и отправился проверять посты.
Дежурная смена с недоумением смотрела ему вслед.

Днем, когда Шмелёву удалось урвать пару часов для отдыха, приснился сон. Он со Сталиным занимается спиритизмом. Сталин был в форме генералиссимуса, точно такой, каким он его видел в последний раз на параде в Москве в 1951 году. Прямо над блюдцем, которое ходило кругами под их пальцами, на крыльях парил Геннадий. Сталин с ухмылкой поглядывал на него и время от времени произносил одну и ту же фразу: «Ну, раб божий, сейчас ты у нас заговоришь». Геннадий смотрел то на Шмелёва, то на Сталина и тихо причитал: «Помилосердствуйте». Ощущение было чего-то жуткого и безысходного. Пробуждение не принесло морального успокоения. День был испорчен. Но самое неприятное состояло в том, что как-то поникла возвышенная идея «смысла жизни», связанная с построением коммунизма. Коммунизм был вытеснен из сферы личного, и превратился во что-то казённое. И ещё, мысли будоражил вопрос: «Как прошёл КПП Геннадий, куда же он делся?» Ответ был получен только через много лет, когда Шмелёв вплотную занялся парапсихологией.

(Савушкин Р.А. Поговорим о вечном: Духе, Материи, Вселенной. – М.: 2001.)

Друзья, вы можете обсудить эту статью на Форуме сайта.

Чудесное спасение!

(Быль. Изменены только фамилия и имя главного героя)

В то лето суворовец-выпускник Эдуард Шмелёв горел нетерпением побывать в Крыму на местах исторических событий. Прежде всего в Алуште, где в 1784 г. Кутузов был тяжело ранен в висок и правый глаз и чудом остался жив. Там, по сведениям Эдуарда, должен был находиться фонтан-памятник выдающемуся полководцу России. Да и вообще мускулы требовали разрядки после длительного сидения за учебниками во время экзаменов, а душа – отдохновения от обилия поступившей за это время информации.

Шмелёв объездил и обошел пешком всё побережье от Ялты до Алушты на восток и до Фороса на запад. Настала очередь Севастополя.

…За один день, который ему подарило Провидение, он побывал почти на всех исторических местах, поклонился памятникам защитникам города русской славы и посетил старое кладбище, где искалеченный войной капитан-лейтенант прочитал стихи жемчужины русской поэзии Афанасия Фета «Севастопольское братское кладбище».

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь отчизна
Священный прах своих сынов. <...>

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут что ни мавзолей, ни надпись – всё боец.
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком, и отец.

Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно...

4 июня 1887.
 

Какие мысли в наше дикое время рождаются в седой голове Эдуарда Шмелёва? Десятилетия пробежали с тех пор. Наверное, вспоминает он сейчас Севастополь, старое кладбище, ветерана, черного от загара и въевшейся в лицо пороховой копоти, стихи А. Фета о павших русских воинах и думает: «Кого же теперь они будут поучать из своих каменных гробов? Россия-то далеко... Не силой, а тупым всевластием генсека и предательством президента лишили её священной, политой кровью земли». Нет, не могут русские и украинцы жить раздельно. Наше братство скреплено кровью – в общих могилах лежат русские, украинцы и белорусы. Судьба у нас общая. Недалеко то время, когда снова мы будем вместе.

А пока… он бродит по Никитскому ботаническому саду и алупкинскому старинному парку, окружающему дворец графа Воронцова, лазит по горам, поднимается на Ай-Петри, загорает на Золотом пляже. Эдуард даже проник через все преграды на «Ласточкино Гнездо» – чудо архитектуры над обрывом скалы у мыса Ай-Тодор и полюбовался открывшейся панорамой моря и окружающих гор. Поклонился памятнику М.И. Кутузову и домику А.П. Чехова.

Перед самым отъездом неуёмное любопытство занесло его в Гурзуф. Сойдя с трапа прогулочного катера, он с восхищением уставился на скалу, которая показалась ему угловой башней циклопического военно-инженерного сооружения – древней, полуразрушенной крепостью, потерявшей былой вид, но сохранившей свои типичные черты.

– Вы не скажете, что это такое, – указывая рукой, обратился он к одному из своих случайных попутчиков.
– Точно не скажу, но слышал, что где-то здесь находятся развалины генуэзской крепости. Может быть они?
Местных жителей поблизости не было, а расспрашивать дальше «дикарей» не имело смысла. Тем более, что Шмелёв из военной истории знал, что генуэзцы в свое время построили крепости в Балаклаве, Судаке и Феодосии, а в Гурзуфе почему-то не увидели необходимости. Он решил подойти поближе и обстоятельно рассмотреть это чудо природы, а может быть и творения рук человеческих. Что-то тянуло его к этой громаде.
Открывшаяся картина ввергла его в состояние настоящего шока. Весь склон скалы до высоты четырех-пяти метров был исписан именами и сентенциями «дикарей», желавших увековечить себя в мировой истории. Каждый стремился прославить не только себя, но и свою Пашу или Дашу и свой родной сердцу город или деревню. Впору было изучать географию Советского Союза. Писали мелом, углем, губной помадой, а то и просто масляной краской (так ведь прочнее и надежнее).

«Как живуч вирус вандализма, – подумал Шмелёв. – Прошли столетия после разрушения Рима – великого города древности, а болезнь – страсть к разрушению, порче прекрасного, пакостничеству – жива до сих пор. А вон те гады забрались выше всех. Наверное, метров десять, а то и все пятнадцать будет до этой мазни. Ба! Да это, кажется, надпись времен фашисткой оккупации. «Мы пришли сюда навсегда». – Перевёл с
немецкого Эдуард. Нет, такое терпеть больше нельзя! Соскоблить немедленно эту погань».
Шмелёв выбрал из груды обломков скалы небольшой плоский камень с острыми краями, сунул его в карман и решительно двинулся вперед. Подобраться к надписи снизу не удалось. «Наверное, – подумал Шмелёв, – авторы мазни сначала забрались наверх, а затем, спустившись пониже, сделали свое пакостное дело». Тогда он настроился сделать фланговый манёвр. Подниматься становилось всё труднее и труднее. Забравшись, наконец, на самый верх, он представить себе не мог как преодолел последние несколько метров. «А где же тут можно спуститься к этой чёртовой надписи? И вообще как же теперь выбраться отсюда?» – В растерянности задал себе вопрос наш альпинист.

Он неторопливо, без паники обошел вершину скалы, выискивая хотя бы маломальский намек на «тропинку», ведущую вниз. С южной стороны площадки был обрыв. Внизу ленивые волны ласково гладили большие с неровными краями и острыми углами отколовшиеся когда-то камни. Прыжок вниз в спасительные воды моря трудно было бы рассчитать. Шансов просто разбиться о камни было значительно больше. В восточной части скала уходила дальше в небо. Её склоны были совсем неприступны. На северо-востоке была расселина, через которую был виден Артек, но спуска вниз Шмелёв обнаружить не смог. Оставалась западная и северо-западная части скалы. С этой стороны осуществлялся подъем. Но спуститься здесь без альпинистского набора обязательных принадлежностей или хотя бы верёвки было невозможно. Кричать – безнадежно. Никто не услышит. Ждать, что кто-то тебя хватится и снарядит спасательную команду – глупо. Начать спуск, понадеявшись на удачу, равносильно смерти.

Спрятавшись под навесом скалы от палящего солнца, Шмелёв прилег, чтобы поразмыслить, что же делать дальше. Неожиданно для себя он уснул, а когда открыл глаза, то увидел перед собой человека в сером костюме, при галстуке, в модных коричневых туфлях и соломенной шляпе.
– Вот так номер! Вы-то как здесь оказались, да ещё в такой обуви? – Спросил с удивлением Шмелёв. – Может быть покажете мне дорогу? Не знаю как спуститься вниз. Никогда не был в таком дурацком положении.
– Знаю. Потому-то я здесь и оказался. Я твой Ангел-Хранитель. В детстве обо мне тебе рассказывала бабушка, Феоктиста Михайловна. Помнишь? Или забыл всё со страха?

– О страхе вы напрасно. Во время войны не боялся.
– Видел.
– Испугался я всего один раз в жизни, да и то не за себя. В детдоме это было. В Куяре, в Марийской республике. В начале войны. Девочка в реке на стремнине тонула, а мы, мальчишки, ничего не могли поделать. Страшно стало. Очень хотели, чтобы она спаслась… Помогла случайность.
– Помню и этот факт. Только не случайным было спасение Настеньки.
– Имени я не помню.
– А я всё помню. Это моя обязанность: всё запоминать.
– Что-то не верится. Разве можно всё помнить?.. Хорошо. Если вы всё помните, тогда скажите… – Шмелёв задумался, – о чем мы вели тайные разговоры с бабушкой?
– О Боге, ангелах, святых душах, смерти и бессмертии, о предназначении и смысле жизни. Очень мудрая у тебя бабушка.
– Согласен с Вами. Помню, говоря о смысле жизни, она особо подчеркнула, что главное – это вырастить и поставить на ноги детей (их у неё было пятнадцать), привить им веру в Бога, научить их, как нужно любить Его и заслужить бессмертие. Допустим, во всем этом она права, но разве в этом смысл жизни?
– Я слежу за твоими исканиями, философскими раздумьями. Вижу, движет тобой не праздное любопытство. Хватит ума, на пользу пойдет. Только уясни. Все рассуждения о смысле жизни ведут к Богу. В этом логика Вселенной.
– Ну нет, с этим я не согласен. Я комсомолец! Атеист! Мое сознание формировали в детдоме и суворовском училище двенадцать лет!
– В жизни всё пригодится. А пока исходи из того, что смысл жизни в познании и преобразовании Мира. Настанет время и ты сам поймешь в чем конкретно твое предназначение, в чем смысл существования человечества и всей Вселенной, а пока нам нужно подумать над тем, как выбраться отсюда…
Шмелёв проснулся от презрительного шипения какой-то дамы: «Фу, мерзость какая. С утра успел нализаться. Стоило приезжать в Крым. Не мог пьянствовать у себя в Козляевке».
 

Он с трудом поднялся на ноги и внимательно, не торопясь, себя осмотрел. Руки от кончиков пальцев до локтей были в ссадинах и царапинах, брюки на коленях и носки летних туфель – истерты до дыр, тенниска на груди выглядела хуже половой тряпки, выслужившей все сроки. Только после этого он поднял глаза на вершину скалы. «Неужели я был там и чудом спустился вниз?» Затем взгляд его перешёл на несколько метров ниже, и он увидел... чудо: черная надпись на немецком языке, из-за которой он решился на дикий поступок, исчезла. На теле скалы, на том самом месте, красовалось свежее серое пятно.

Постепенно стала проясняться память. Он вспомнил, как забирался на скалу, как искал выход из тупиковой ситуации, как уснул и увидел сон, как встретил франтоватого мужчину в шляпе, с которым приятно побеседовал... «Постой-ка, – подумал он, – да сон ли это был? Готов поклясться, что всё это было наяву... Да нет, откуда кто-то мог знать имя моей бабушки, наши интимные разговоры. О них не знали даже отец с матерью. Ну, конечно, это было во сне… А как тогда мне удалось спуститься вниз? Подожди, а был ли я наверху? Может быть я преспокойно спал внизу и только сейчас проснулся? А кто же тогда изодрал в клочья мою одежду и обувь, поранил мои руки и ноги, кто, наконец, стер злополучную надпись на скале? Спокойно, Эдуард, спокойно... А вдруг я сомнамбула, попросту говоря, лунатик? В этом что-то есть… Итак, я лунатик. Час от часу не легче. А о чем мы говорили с тем человеком? Жаль лица его не удается представить. Вспомнил! Речь шла о смысле жизни, и он сказал, что смысл жизни в познании и преобразовании. Но чего? Может быть жизни и природы? А как? В каком направлении? С помощью чего? Это как у нашего классика: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё наша задача». По-русски это звучит так: «Пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что». Нет, всё-таки в словах незнакомца есть какой-то скрытый смысл. Опять это слово – «смысл». «А был ли мальчик?» То есть незнакомец. Вот в чем вопрос... А может быть цели – познание и преобразование – реализуются в результатах, которые приобретают определенное значение, а значение и есть смысл – предмет моих поисков? Нет, и здесь что-то не стыкуется».

Шмелёв остался очень доволен своим отпуском. В памяти на всю жизнь остались впечатления от божественного уголка российской земли. Никогда не забывал он и о случае в Гурзуфе, о словах элегантного мужчины: «Смысл жизни в познании и преобразовании». Прошло немного времени и он где-то прочитал: «Каждому христианину Бог даёт при крещении Ангела-Хранителя, который невидимо охраняет человека во всю его земную жизнь от бед и напастей, предостерегает от грехов, оберегает в страшный час смерти, не оставляет и по смерти». Религиозный постулат несколько минут занимал его внимание. Вспомнились удивительные случаи из детской и юношеской жизни, фронтовые эпизоды, когда сама жизнь висела на волоске. И кто-то помогал его спасению... «Так может быть я на самом деле христианин, раз у меня есть Ангел-Хранитель, – подумал Шмелёв. – Помнится, что кто-то из родственников говорил о моём якобы тайном крещении». Затем мысли переключились на очередную проблему.
Больше Шмелёва занимал другой вопрос: нет ли у него, чего доброго, психических отклонений. Сомнамбулизм – это болезнь. Тут он кое в чём разбирался. Если это болезнь, нужно лечиться. Карьерой рисковать не стоит. В конце, концов он решил обратиться к специалисту.

Расспросив и внимательно выслушав Шмелёва, врач сказал: «Вы по сути дела две трети своей жизни прожили в детском доме, а затем в казарме, где на часах постоянно стоит дневальный. Если за всё время никто не заметил за вами явления лунатизма, то я не вижу предмета для разговора, ибо приступы сомнамбулизма всегда происходят ночью. Далее, – подняв вверх указательный палец, продолжил доктор, – сомнамбулизм, как правило, является следствием черепно-мозговых травм, неврозов, эпилепсии или экзотических инфекционных заболеваний, ведущих к поражению нервной системы. Ничего этого у вас нет. То, что с вами произошло, скорее можно объяснить самовнушением, самогипнозом, чем сомнамбулизмом. Медицине известны случаи, когда у человека в сложных ситуациях самостоятельно или по приказу отключается сознание и он начинает действовать на уровне подсознания, т.е. бессознательно, – продолжил доктор лекторским тоном. – В таком состоянии у него отсутствует чувство страха, зато двигательные зоны коры полушарий головного мозга, механизмы равновесия, все чувственные анализаторы работают в экстремальном режиме. С вами произошел, скорее всего, именно такой случай».

Шмелёв был удовлетворен. Работой своего подсознания – доволен. Но от мысли, что научное объяснение происшествия не исключает участие в деле Ангела-Хранителя, делалось как-то теплее. Да, именно так.
Однако оставался открытым вопрос: в чём же смысл жизни?

(Савушкин Р.А. Поговорим о вечном: Духе, Материи, Вселенной. – М.: 2001.)
 

Друзья, вы можете обсудить эту статью на Форуме сайта.

Двойник? – Ничего страшного, дело обычное.

(Из рассказа Эдуарда Шмелёва соседу по гостиничному номеру)

Лет 50 тому назад, а может быть и побольше, учась в Киевском Суворовском военном училище, я занимался спортивной гимнастикой. Подавал надежды. На всех снарядах у меня дела шли успешно, кроме перекладины. Как ни старался, один элемент комбинации никак не получался. Приближались соревнования. Тренировки, тренировки, одни тренировки. Однако все усилия оказались тщетными. В команду меня не включили. Обидно.

Во время соревнований настроение было ужасное. Из Дворца спорта я ушел сразу же после начала выступлений. Вернулся в казарму, улегся на кровать и неожиданно уснул. Разбудил меня дежурный по роте – днем спать запрещено, нарушение воинской дисциплины. Посмотрел на часы – соревнование подходит к концу. Естественно, возникло желание узнать как там ребята, какие результаты, кто отличился.

Проводник удалился с большим разочарованием на лице – он-то надеялся на положенную в таких случаях плату. А к Шмелёву пришло успокоение. Инцидент, начатый у соседа, наконец-то закончился. Остались вопросы. "Что это за явление? Для чего человек награжден такой способностью? И награда ли это? Что делает двойник, покидая хозяина? Да и хозяин ли ты своего двойника, может быть наоборот? Чем больше вопросов тем холоднее на душе... Ладно, разберемся", – решил он и улегся спать.

Друзья, вы можете обсудить эту статью на Форуме сайта.